Вам помочь или не мешать?
Розыгрыши А. Н. Толстого.
Однажды ночью, вскоре после торжественного освящения долгожданного Исаакиевского собора (строившегося ни много ни мало сорок лет), сонную тишину казенной квартиры архитектора Александра Павловича Брюллова в Дворцовом флигеле Академии художеств нарушил резкий и требовательный звон дверного колокольчика. Через минуту встревоженный камердинер уже будил хозяина: «Вставайте, барин, вас требуют». В приемной наспех одевшегося архитектора ожидал незнакомый флигель-адъютант: «Дело срочное, господин Брюллов!
Вам предписано немедля ехать к императору на совещание. Исаакиевский собор провалился под землю».
Через полчаса Александр Павлович был уже у парадного входа в Зимний. Там собралось с десяток уважаемых архитекторов. Караульный офицер о том, что их ждут во дворце, предупрежден не был, и потянулась канитель с вызовом коменданта, вопросами, объяснениями… Еще через четверть часа выяснилось, что никто архитекторов в столь поздний час во дворце не ждет и никакого совещания не назначал. Недоумевающие академики додумались, наконец, сходить на Исаакиевскую площадь, своими глазами взглянуть на катастрофу. И что же предстало их взорам?
Разумеется, сумрачная громада Исаакия — совершенно целехонького…
Этот розыгрыш оказался одной из многочисленных рискованных шуточек Алексея Толстого и его пятерых двоюродных братьев Жемчужниковых. В другой раз они пришли в немецкий театр с толстенными словарями и, сидя в первом ряду, нарочито громко шелестели страницами, отыскивая каждое слово, звучавшее со сцены. В антракте к хулиганам подошел сам генерал-губернатор Суворов, совершенно взбешенный, и потребовал представиться. «Запиши, — кивнул он своему адъютанту: — Жемчужниковы и Толстой». На что один из Жемчужниковых, сделав вид, что не узнает столь важную персону, в свою очередь осведомился, с кем имеет честь. «Граф Суворов к вашим услугам, генерал-губернатор Санкт-Петербурга», — высокомерно бросил тот.
«Запиши, — сказал Жемчужников Толстому: — Суворов». История дошла до царя, шутники повинились, но не оставили дерзких шуток.
Однажды они придумали дразнить министра финансов Вронченко. Тот каждое утро совершал променад на Дворцовой набережной. Ему навстречу каждый раз шел Александр Жемчужников. Поравнявшись, он снимал шляпу и произносил одну и ту же лишенную всякого смысла фразу: «Министр финансов — пружина деятельности» — и с важным видом удалялся. Вронченко пришлось жаловаться обер-полицмейстеру, и тот пригрозил выслать министерского мучителя из города. С другим министром — юстиции, графом Паниным — они обошлись еще хуже. Этот высокий, прямой, как палка, чопорный старик тоже любил гулять, но не по набережной, а по Невскому проспекту.
Граф держал голову очень ровно, совершенно неподвижно, устремив взгляд строго вперед и вверх. Даже когда ему кланялись, он продолжал смотреть поверх голов. В один прекрасный день навстречу ему вышел Жемчужников. Дождавшись, пока Панин подойдет поближе, он нагнулся и стал шарить у себя под ногами. Министр, по своему обыкновению смотревший куда-то вверх, наткнулся на препятствие и полетел носом на тротуар. А Жемчужников как ни в чем не бывало разогнулся, приподнял шляпу и сказал: «Пардон, я искал булавку». За эту шуточку на весельчаков осерчал сам государь. Если б речь шла не об Алексее Толстом и его родне, дело кончилось бы плохо. Но Толстой был лицом практически неприкосновенным, он с детства входил в ближний круг императорской семьи…
Однажды ночью, вскоре после торжественного освящения долгожданного Исаакиевского собора (строившегося ни много ни мало сорок лет), сонную тишину казенной квартиры архитектора Александра Павловича Брюллова в Дворцовом флигеле Академии художеств нарушил резкий и требовательный звон дверного колокольчика. Через минуту встревоженный камердинер уже будил хозяина: «Вставайте, барин, вас требуют». В приемной наспех одевшегося архитектора ожидал незнакомый флигель-адъютант: «Дело срочное, господин Брюллов!
Вам предписано немедля ехать к императору на совещание. Исаакиевский собор провалился под землю».
Через полчаса Александр Павлович был уже у парадного входа в Зимний. Там собралось с десяток уважаемых архитекторов. Караульный офицер о том, что их ждут во дворце, предупрежден не был, и потянулась канитель с вызовом коменданта, вопросами, объяснениями… Еще через четверть часа выяснилось, что никто архитекторов в столь поздний час во дворце не ждет и никакого совещания не назначал. Недоумевающие академики додумались, наконец, сходить на Исаакиевскую площадь, своими глазами взглянуть на катастрофу. И что же предстало их взорам?
Разумеется, сумрачная громада Исаакия — совершенно целехонького…
Этот розыгрыш оказался одной из многочисленных рискованных шуточек Алексея Толстого и его пятерых двоюродных братьев Жемчужниковых. В другой раз они пришли в немецкий театр с толстенными словарями и, сидя в первом ряду, нарочито громко шелестели страницами, отыскивая каждое слово, звучавшее со сцены. В антракте к хулиганам подошел сам генерал-губернатор Суворов, совершенно взбешенный, и потребовал представиться. «Запиши, — кивнул он своему адъютанту: — Жемчужниковы и Толстой». На что один из Жемчужниковых, сделав вид, что не узнает столь важную персону, в свою очередь осведомился, с кем имеет честь. «Граф Суворов к вашим услугам, генерал-губернатор Санкт-Петербурга», — высокомерно бросил тот.
«Запиши, — сказал Жемчужников Толстому: — Суворов». История дошла до царя, шутники повинились, но не оставили дерзких шуток.
Однажды они придумали дразнить министра финансов Вронченко. Тот каждое утро совершал променад на Дворцовой набережной. Ему навстречу каждый раз шел Александр Жемчужников. Поравнявшись, он снимал шляпу и произносил одну и ту же лишенную всякого смысла фразу: «Министр финансов — пружина деятельности» — и с важным видом удалялся. Вронченко пришлось жаловаться обер-полицмейстеру, и тот пригрозил выслать министерского мучителя из города. С другим министром — юстиции, графом Паниным — они обошлись еще хуже. Этот высокий, прямой, как палка, чопорный старик тоже любил гулять, но не по набережной, а по Невскому проспекту.
Граф держал голову очень ровно, совершенно неподвижно, устремив взгляд строго вперед и вверх. Даже когда ему кланялись, он продолжал смотреть поверх голов. В один прекрасный день навстречу ему вышел Жемчужников. Дождавшись, пока Панин подойдет поближе, он нагнулся и стал шарить у себя под ногами. Министр, по своему обыкновению смотревший куда-то вверх, наткнулся на препятствие и полетел носом на тротуар. А Жемчужников как ни в чем не бывало разогнулся, приподнял шляпу и сказал: «Пардон, я искал булавку». За эту шуточку на весельчаков осерчал сам государь. Если б речь шла не об Алексее Толстом и его родне, дело кончилось бы плохо. Но Толстой был лицом практически неприкосновенным, он с детства входил в ближний круг императорской семьи…
