Я слышала много раз, как наши выражаются о китайцах.
Мол они такие и сякие , узкоглазые сволочи!
Как то само собой разумеется, что белые могут проходится насчет желтых.
А что думают желтые о белых?
Мой муж как -то ездил в Китай.
Он — двухметровый, больше всего похожий на шведа .
Очень трудно предположить, что этот "швед " знает китайский язык.
Cидит он в автобусе, куда -то едет.
Вдруг в автобус вползает ветхий старикан.
А место ему уступать никто не спешит.
Видя такое дело, муж встает и показывает жестом старикашке ,что он может сесть.
Старикан садится.
И тут его прорывает!
Он начинает толкать речь!
" Как же вам не стыдно, люди ! Вы же китайцы!
Даже северный варвар— тут он эффектно указывает на мужа, —
я говорю, даже северный варвар знает, что старость надо уважать!"
Муж слегка обалдел.
Потом сильно обиделся.
Жаловался мне по телефону :" Представляешь, я варвар! Я для них варвар!"
Я говорю :" Ну , тот дед же не знал, что ты китайский понимаешь..."
Это глупо , но он все равно обиделся.
Теперь им делает мелкие пакости.
У нас в Дрездене довольно много китайцев.
Они учатся здесь в университете.
Как то ехала одна такая компания, болтала о том, как они гуляют универ.
А муж вдруг им и говорит:" Я вот сейчас вашему ректору скажу , что вы универ гуляете!"
Если бы собака заговарила у них на глазах , они бы не были так удивлены!
Они -то думали , что никто их языка не понимает, дурачки!
А на остановке они пулей вылетели из вагона!
Отомстил он им за "варвара"!
Мелочь , а приятно!
И на эту тему— из самых моих любимых отрывков из книги Роберта Мёрля " За стеклом"
читать дальше
"Вьетнамский студент Нунк (впрочем, он не был студентом и звали его не
Нунк, это прозвище дал ему в общаге какой-то латинист) полуприкрыл глаза и
зааплодировал. Он положил себе за правило действовать в этой среде именно
так. Он никогда не брал слова и всегда аплодировал самым крайним
предложениям. Отец Нунка, его дядя, да и сам Нунк (в то время еще подросток)
весьма скомпрометировали себя в Ханое сотрудничеством с французами во время
войны в Индокитае, и после Женевских соглашений Нунка пришлось
"репатриировать". Заботу о нем взяло на себя Министерство внутренних дел
Франции, которое направило его в Алжир, где он "неплохо поработал" в роли
"симпатизирующего" учителя. Он и в самом деле пользовался до конца
совершенно незаслуженной симпатией в националистических кругах, что
позволило ему остаться в Алжире и после Эвианских соглашений, до 1964 года,
когда он был снова "репатриирован" и стал студентом, несмотря на свой
возраст (ему к этому времени уже стукнуло тридцать пять, но в глазах
европейцев он все еще выглядел двадцатилетним: янтарная кожа, ни единой
морщинки, агатовые темные глаза, тонкий овал лица, изящные руки и ноги),
или, во всяком случае, жителем Нантерского студгородка, получающим неведомо
от кого большую стипендию, которая выплачивалась ему с 1965 по 1968 год,
хотя Нунк редко посещал лекции и никогда не сдавал экзаменов. Но свой
разносторонний опыт он и в самом деле продолжал обогащать, в юности вращался
он среди бойцов за национальную независимость в Ханое, потом в кругах
алжирского ФНО, теперь окунулся в среду студентов-гошистов.
В четырнадцать лет Нунку не пришлось выбирать свой лагерь, это сделали
за него отец и дядя. И если Нунк продолжал идти по тому же пути, то не
столько в силу собственных убеждений, сколько храня верность своим
нанимателям. Выполняя свои функции, Нунк выслушал такое множество речей, что
приобрел невосприимчивость к любой идеологии, однако это не замутило его
чувств. В Париже он, не испытывая никаких угрызений совести, ходил ради
собственного удовольствия на все фильмы, прославлявшие вьетнамских партизан.
Слезы выступали у него на глазах, когда он видел пейзажи своей родины, и он
страстно желал поражения американцам. По отношению к этим последним у него
не было никаких обязательств, они ему не платили. Впрочем, единственные
революционеры, к которым Нунк, функционер контрреволюции, испытывал
безграничное уважение, были его соотечественники. Никто не мог сравниться с
ними, никто не действовал так успешно. Что до студентов-гошистов в Нантере,
он считал их неплохими агитаторами, но не больше.
Именно поэтому, впрочем, за ними было трудно уследить. В их активности
была какая-то легковесность, какое-то импровизаторство, исключавшее всякую
возможность что-либо предвидеть, трудно было угадать, что они сделают в
следующую минуту. Например, сегодня. Началось все как будто хорошо. Никакого
насилия, никаких взломов, никаких разрушений. Нунк приготовился к мирному
вечеру революционного суесловия. И когда ушел Боже, Нунк очень хорошо понял,
что, несмотря на внешне оскорбительную сторону дела, тот удалился скорее
успокоенный и отнюдь не намерен призывать полицию. И вдруг, теперь, когда
все шло так хорошо, какой-то чокнутый ставит все под угрозу, призывая
взломать двери деканского кабинета, рыться в его бумагах, уничтожить
документы. Подобная непоследовательность ужаснула Нунка. Она в корне меняла
дело. Акция приобретала совершенно иной характер. Все становилось куда
серьезнее! От демонстрации чисто символического плана студенты без всякой
подготовки переходили к грабежу со взломом! У них просто каша в голове, у
этих гошистов. Они начисто лишены чувства революционной ответственности.
Нунк, разумеется, ничего не имел против кражи в политических целях, но
такого рода акции должны быть заранее продуманы, подготовлены и, главное, об
этом не кричат со всех крыш. Обсуждать публично, в присутствии ста
пятидесяти человек, стоит или нет совершать уголовное преступление, с точки
зрения тактики непростительный инфантилизм.
Дискуссия вокруг овального стола разгорелась с новой силой. Одни были
за, другие против, Нунк следил за дебатами с чувством нарастающего смятения.
Если случится худшее, кого предупредить? Нунк ни в какой мере не был
подчинен ни декану, ни его заместителю, которым вовсе не следовало даже
знать о его существовании. Что касается Министерства внутренних дел, то кого
найдешь там в этот час? В сущности, французы всегда заботились только о
собственном уюте и покое. Даже в Ханое, во время войны, после окончания
рабочего дня никого из них нельзя было разыскать. Нунк подумал о
поразительном отсутствии доблести у европейцев, о том, до какой степени они
лишены тонкости, в полном, впрочем, соответствии с их грубым физическим
обликом (особенно отталкивающим у женщин). Он подумал о своей жизни
изгнанника в Алжире и Франции, вот уже пятнадцать лет, и внезапно слезы
навернулись ему на глаза, он ссутулился в своем кресле, ему стало худо от
тоски и отвращения, ах, он отдал бы все, все, чтобы снова окунуться в тепло
ханойских улиц, неторопливо прогуливаться, вбирая в себя запахи, смотреть на
проходящих девушек, таких стройных, легких, что они, казалось, не идут,
танцуют."
-
-
24.05.2010 в 11:04но, кстати, о том, что они нас варварами считают - мне кажется, известный факт. Они думают, что у нас там машины, технологии, а культуры, душевности - ноль. воть.
-
-
24.05.2010 в 11:04-
-
24.05.2010 в 23:51Корейцы тоже
greentroll.livejournal.com/280228.html
-
-
25.05.2010 в 10:37-
-
25.05.2010 в 10:37да уж, инвалидами считать - еще хуже
-
-
25.05.2010 в 10:42-
-
25.05.2010 в 10:48-
-
25.05.2010 в 20:22У нас это ругательство-*вот варвары,дом сожгли!*-примерно. Ахахахахаааа
китайского...эээ древневарварского))-
-
25.05.2010 в 23:30en.wikipedia.org/wiki/Laowai
Поиск картинок в гугле по слову "лаовай":
www.google.com/images?hl=l&q=老外;
большинство картинок явно не в пользу
лаоваев
-
-
26.05.2010 в 09:38-
-
26.05.2010 в 10:35kitya.livejournal.com/63877.html
-
-
26.05.2010 в 16:33XAMTAPO спасибо,почитаю=)))
-
-
26.05.2010 в 19:56