Вам помочь или не мешать?
Эта история произошла в начале 19 века: князь Александр Николаевич Голицын проиграл свою жену Марию Григорьевну - графу Льву Кирилловичу Разумовскому.
читать дальше
Князь Александр Николаевич Голицын
Князь слыл самодуром, повесой и транжирой. Историк Михаил Иванович Пыляев писал о нем:
«Этот Голицын имел 24000 душ крестьян и громадное состояние, которые пустил прахом: частью проиграл в карты, частью потратил на неслыханное сумасбродство. Он ежедневно отпускал кучерам своим шампанское, крупными ассигнациями зажигал трубки гостей, бросал на улицу извозчикам горстями золото, чтобы они толпились у его подъезда, и прочее. Прожив таким образом состояние, он подписывал не читая векселя, на которых суммы выставлялись не буквами, а цифрами. В конце своей жизни он получал содержание от своих племянников и никогда не сожалел о своем прежнем баснословном богатстве, всегда был весел духом, а часто и навеселе».
Князя при жизни прозвали «Cosa rara», по названию известной в то время оперы (по-русски «редкая вещь» в негативном смысле!)
В жены князь Голицын выбрал себе Марию Григорьевну Вяземскую (1772-1865), молодую красавицу, за которой закрепилось прозвище Юнона, за ее красоту.
Мария Вяземская - Голицына.
Молодые поженились в 1789 году. Но совместная жизнь у них не задалась. В семейной жизни князь был деспотом, нередко бил свою жену и даже, по слухам, заставлял ее принимать участие в некоторых недозволенных вещах интимного характера. В то же время князь не жалел денег на наряды для Марии и вывозил на все балы, стремясь похвалиться перед людьми ее красотой и грацией. В обычной жизни Голицын вел себя как холостяк, кутил с друзьями, месяцами не появляясь дома. Его сумасшедшая расточительность стала легендой. Мария Голицына, предвидя неминуемое разорение, обратилась за помощью к только что вступившему на престол императору Александру I в 1801 году. Но государь отказал, и ничто не могло уже помешать Голицыну стремиться к потере материального благополучия.
Так и жил князь своей развеселой жизнью и мало обращал внимания на жену, а глубоко несчастная Мария Григорьевна, между тем, всерьез увлеклась высоким и статным красавцем графом Разумовским.
Лев Кириллович Разумовский
Лев Кириллович Разумовский был настоящий барин. Утонченный и вежливый, он жил на широкую ногу и был веселым
и гостеприимным человеком. Увлекался наукой, чтением и ценил искусство. У себя в доме одним из первых создал зимний сад, что добавляло прелести проводимым там праздникам и балам. Мария Григорьевна с тоской представляла себе, какое счастье могло ждать ее рядом с таким замечательным человеком. Но пока что рядом был тиран и грубиян Голицын.
Взаимная симпатия Льва Разумовского и Марии Голицыной вскоре переросла в любовь. Назревал крупный скандал. Однако внезапно ситуация разрешилась самым неожиданным образом.
В то время получить развод было практически невозможно. Отчаявшийся Разумовский хотел сначала вызвать князя Голицына на дуэль, но затем решил попробовать иной путь. Разумовский предложил Голицыну, страстному игроку, сыграть на большую ставку. Азартный Голицын согласился. За ночь Разумовский смог выиграть почти все состояние Голицына. Князь Голицын был в исступлении и ярости. Под утро Разумовский предложил поставить Марию Григорьевну против всего, что он выиграл за ночь. Немного поколебавшись, Голицын согласился и... снова проиграл.
Лев Кириллович забрал Марию Григорьевну, а выигрыш оставил Голицыну. Несмотря на счастье освобождения, Мария Григорьевна была оскорблена тем, что её, урожденную княжну Вяземскую, поставили на карту, как какую-нибудь крепостную девку. Об этой скандальной истории говорили во всех домах Москвы и Санкт-Петербурга. Однако, именно благодаря широкой огласке церковь посчитала недопустимым такое поругание священных уз брака со стороны мужа и без колебаний дала согласие на расторжение брака с Голицыным.
Но высший свет подверг остракизму этот новый союз. Если Разумовского еще принимали, то Мария оказалась в положении отверженной обществом, для нее вход в аристократические дома был закрыт.
По правилам того времени Мария Григорьевна не могла появляться там, куда могли прийти члены императорской семьи. А также на больших великосветских балах. Считалось, что разведённой женщине нельзя находиться в одном помещении с помазанниками Божьими. Но на помощь чете Разумовских пришел сам император Александр I. Разумовских довольно редко, но звали на маленькие семейные праздники с танцами. На один из таких праздников в доме Кочубеев неожиданно прибыл государь и, демонстративно пройдя через весь зал, пригласил Марию Григорьевну на танец. И поскольку сам император признал графиню Разумовскую достойной своего общества, у его подданных никакого другого выбора не оставалось, кроме как последовать высочайшему примеру и отныне принимать её как равную
Супруги Разумовские жили счастливо вместе до смерти Льва Кирилловича в 1818 году. Правда, Мария пристрастилась к азартным играм и спускала немалые суммы. Возможно, это был ее бунт из-за обиды. Муж смотрел сквозь пальцы на эту ее слабость и платил по счетам, благо богатство ему позволяло.
Мария Григорьевна пережила супруга почти на полвека. До последних лет жизни она ездила в Париж и на курорты, была завсегдатаем в игорных домах, уверяя, что сочетание целебных вод и азарта придаёт ей силы. По свидетельству современников она даже успела побывать в первом открывшемся в Монако игорном доме и сыграть в рулетку.
ссылка:
dnevniki.ykt.ru/%D0%94%D0%B8%D0%BD%D0%B0_%D1%80...
wiki-org.ru/wiki/Разумовская,_Мария_Григорьевна
Совершенно удивительная история!
Напоминает продажу Швейка фельдкуратом Кацем поручику Лукашу
Но Швейк был все таки литературным персонажем....
читать дальше"Недолго длилось счастье Швейка. Жестокая судьба прервала его приятельские отношения с фельдкуратом. Если до сих пор фельдкурат был личностью симпатичной, то последний его поступок сорвал с него эту маску.
Фельдкурат продал Швейка поручику Лукашу, или, точнее говоря, проиграл его в карты: так некогда продавали в России крепостных.
Произошло все это совершенно случайно. У поручика Лукаша собралась однажды теплая компания. Играли в "двадцать одно". Фельдкурат все проиграл и заявил:
- Сколько дадите мне в долг под моего денщика? Страшный болван, но фигура презанятная, нечто non plus ultra [Неповторимое (лат.)]. Ручаюсь, что такого денщика ни у кого из вас еще не было.
- Даю сто крон,- предложил поручик Лукаш.- Если до послезавтра их не вернешь, то пошлешь мне этот редкостный экземпляр. Мой денщик отвратительный тип - вечно вздыхает, пишет домой письма и при этом ворует все, что попало. Бил я его - не действует. Каждый раз при встрече получает от меня подзатыльники, но и это не помогает. Я вышиб ему два передних зуба- и это его не исправило.
- Идет,- легкомысленно согласился фельдкурат.- Послезавтра получишь или сто крон, или Швейка.
Он проиграл и эти сто крон и, опечаленный, побрел домой. Отто Кац прекрасно знал и нисколько не сомневался, что до послезавтра ему нигде денег не раздобыть и что, собственно говоря, он гнусно и вместе с тем дешево продал Швейка.
"Нужно было взять двести крон",- упрекал он себя. Садясь же в трамвай, который через несколько минут должен был довезти его до дому, он ощутил угрызения совести и почувствовал приступ сентиментальности.
"Это некрасиво с моей стороны,- думал он, звоня к себе в квартиру.- Как я теперь посмотрю в его глупые добрые глаза..."
- Милый Швейк,- сказал он, входя в комнату,- со мной нынче произошел необыкновенный случай. Мне чертовски не везло в игре. Понимаете, пошел ва-банк, на руках у меня туз, прикупаю десятку. У банкомета на руках был всего валет, и все-таки он тоже набрал до двадцати одного. Потом я несколько раз ставил на туза или на десятку, и каждый раз у банкомета было столько же. Просадил все деньги... Он замялся.
- ...и наконец проиграл вас. Взял под вас сто крон в долг, и если до послезавтра их не верну, то вы будете принадлежать уже не мне, а поручику Лукашу. Мне, право, очень жаль...
- Сто крон у меня найдется,- сказал Швейк.- Могу вам одолжить.
- Давайте их сюда,- оживился фельдкурат.- Я их сейчас же отнесу Лукашу. Мне, право, не хотелось бы с вами расстаться.
Лукаш был немало удивлен, снова увидев фельдкурата у себя.
- Пришел заплатить тебе долг,- заявил фельдкурат с победоносным видом.- Дайте-ка и мне карту.
- А ну-ка...- сказал он, когда пришла его очередь.- Всего очко перебрал,- добавил он.- Ну, значит, играю,- сказал он, когда подошел следующий круг.- Покупаю! Стоп!
- Двадцать,- объявил банкомет.
- А у меня девятнадцать,- произнес фельдкурат тихо, внося в банк последние сорок крон из сотни, которую одолжил ему Швейк, чтобы откупиться от нового рабства.
Возвращаясь домой, фельдкурат пришел к убеждению, что всему конец, что Швейка ничто не может спасти и что ему предопределено служить у поручика Лукаша.
И когда Швейк отворил ему дверь, фельдкурат сказал:
- Все напрасно, Швейк. От судьбы не уйдешь! Я проиграл и вас и ваши сто крон. Я сделал все, что только было в моих силах, но судьба сильнее меня. Она бросила вас в когти поручика Лукаша... Пришла пора нам расстаться.
- А что, сорвали банк у вас или же вы на понте продули? - спокойно спросил Швейк.- Плохо дело, когда карта не идет, но еще хуже, когда везет чересчур... Жил в Здеразе жестяник, по фамилии Вейвода, частенько игрывал в "марьяж" в трактире позади "Столетнего кафе". Однажды черт его дернул предложить: "Не перекинуться ли нам в "двадцать одно" по пяти крейцеров?" Ну, сели играть. Метал банк он. Все проиграли, банк вырос до десятки. Старик Вейвода хотел и другим дать разок выиграть и все время приговаривал: "Ну-ка, маленькая, плохонькая, сюда". Вы не можете себе представить, как ему не везло: маленькая, плохонькая не шла, да и только. Банк рос, собралась там уже сотня. Из игроков ни у кого столько не было, чтобы идти ва-банк, а Вейвода даже весь вспотел. Только и было слышна: "Маленькая, плохонькая, сюда". Игроки ставили по пятерке и все время проигрывали. Один трубочист так разошелся, что сбегал домой за деньгами, и, когда в банке было больше чем полторы сотни, пошел ва-банк. Вейвода хотел избавиться от банка и, как позже рассказывал, решил прикупать хоть до тридцати, чтобы только не выиграть, а вместо этого сразу купил два туза. Он сделал вид, будто у него ничего нет, и нарочно говорит: "Шестнадцать". А у трубочиста всего-навсего оказалось пятнадцать. Ну, разве это не невезение! Несчастный старик Вейвода побледнел, вид у него был жалкий, а вокруг уже стали поругиваться и перешептываться, что, дескать, передергивает и что его как-то раз уже били за нечистую игру, хотя на самом деле это был самый честный игрок. В банк сыпались крона за кроной. Там уже скопилось пятьсот крон. Тут и трактирщик не выдержал. У него как раз были приготовлены деньги для уплаты пивоваренному заводу. Он их вынул, подсел к столу, сперва проиграл два раза по сто крон, а потоп зажмурил глаза, перевернул стул на счастье и заявил что идет ва-банк. "Играем в открытую!" - сказал он. Старик Вейвода, кажется, все на свете отдал бы за то чтобы проиграть. Все удивились, когда ему пришла семерка и он оставил ее себе. Трактирщик ухмыльнулся в бороду - у него было двадцать одно. Старику Вейводе пришла вторая семерка, и опять он ее себе оставил "Теперь придет туз или десятка,- заметил со злорадством трактирщик.- Готов голову прозакладывать, пан Вейвода, что вам пришел капут". Все затаили дыхание. Вейвода тянет, и появляется... третья семерка. Трактирщик побледнел как полотно (это были его последние деньги) и ушел на кухню. Через минуту прибегает мальчонка,- он был у него в ученье,- кричит, чтобы мы скорей сняли трактирщика: хозяин-де весит на оконной ручке. Вынули мы его из петли, воскресили и сели играть дальше. Денег ни у кого уже не было - все деньги лежали в банке у Вейводы. А Вейвода знай свое "маленькая, плохонькая, сюда", и счастлив бы все спустить, но должен был открывать карты и выкладывать их на стол не мог он смошенничать и перебрать нарочно. Все просто обалдели от того, как ему везло. Уговорились: если не хватит наличных, играть под расписки. Игра продолжалась несколько часов, и перед старым Вейводой росли тысячи за тысячами. Трубочист был должен в банк уже больше полутора миллионов, угольщик из Здераза - около миллиона, швейцар из "Столетнего кафе"- восемьсот тысяч крон, а фельдшер - больше двух миллионов. В одной только тарелке, куда откладывали часть выигрыша для трактирщика, на клочках бумаги было более трехсот тысяч. Старик Вейвода пускался на всякие штуки: то и дело бегал в уборную и каждый раз давал за себя метать кому-нибудь другому, а когда возвращался, ему сообщали, что выиграл он и что ему пришло двадцать одно. Послали за новой колодой, но и это не помогло. Когда Вейвода останавливался на пятнадцати, у партнера было четырнадцать. Все злобно глядели на старого Вейводу, а больше всех ругался мостовщик, который всего-то-навсего выложил наличными восемь крон. Этот откровенно заявил, что человеку вроде Вейводы не место на белом свете и что такому нужно наподдать коленкой, выкинуть и утопить, как щепка. Вы не можете себе представить отчаяние старика Вейводы. Наконец ему в голову пришла идея. "Мне нужно в отхожее место,- сказал он трубочисту.- Сыграйте-ка за меня". И так, без шапки, выбежал прямо на Мыслиховую улицу за полицией, нашел патруль и сообщил, что в таком-то и таком-то трактире играют в азартные игры. Полицейские велели ему вернуться в трактир и сказали, что придут за ним следом. Когда Вейвода вернулся, ему объявили, что за это время фельдшер проиграл свыше двух миллионов, а швейцар - свыше трех. А в тарелку для трактирщика положили расписку на пятьсот тысяч. Скоро ворвались полицейские. Мостовщик крикнул: "Спасайся, кто может!" Но было уже поздно. На банк наложили арест и всех повели в полицию. Здеразский угольщик оказал сопротивление, и его увезли в "корзинке". В банке было больше чем на полмиллиарда долговых расписок и полторы тысячи крон наличными. "Ничего подобного я до сих пор не видывал,- сказал полицейский инспектор, увидя такие головокружительные суммы.- Это почище, чем в Монте-Карло". Все, кроме старика Вейводы, остались в полицейском комиссариате до утра. Вейводу, как доносчика, отпустили и обещали ему, что он получит в качестве вознаграждения законную треть конфискованного банка, свыше ста шестидесяти миллионов крон. Старик от всего этого рехнулся и утром ходил по Праге и дюжинами заказывал себе несгораемые шкафы... Вот это называется - повезло в карты!
Тут Швейк пошел варить грог. К ночи фельдкурат, которого Швейк с трудом отправил в постель, прослезился и завопил.
- Продал я тебя, дружище,- всхлипывал он,- позорно продал. Прокляни меня, ударь - стою того! Отдал я тебя на растерзание. В глаза тебе не смею взглянуть. Бей меня, кусай, уничтожь! Лучшего я не заслужил. Знаешь, кто я?
И, уткнув заплаканную физиономию в подушку, он тихим, нежным голосом протянул:
- Я последний подлец...- и уснул, словно ко дну пошел.
На другой день фельдкурат не смел поднять глаз на Швейка, рано ушел из дому и вернулся только к ночи вместе с толстым пехотинцем.
- Швейк,- сказал он, по-прежнему не глядя на Швейка,- покажите ему, где что лежит, чтобы он был в курсе дела, и научите его варить грог. Утром вы явитесь к поручику Лукашу.
Швейк со своим преемником приятно провел ночь за приготовлением грога. К утру толстый пехотинец еле держался на ногах и бурчал себе под нос невероятную смесь из разных народных песен: "Около Ходова течет водичка, наливает нам моя милая красное пиво. Гора, гора высокая, шли девушки по дорожке, на Белой горе мужичок пашет..."
- За тебя я не боюсь,- сказал Швейк.- С такими способностями ты у фельдкурата удержишься.
Итак, первое, что увидел в это утро поручик Лукаш, была честная, открытая физиономия бравого солдата Швейка, который отрапортовал:
- Честь имею доложить, господин обер-лейтенант, я - тот самый Швейк, которого господин фельдкурат проиграл в карты.
militera.lib.ru/prose/foreign/hasek/14.html
читать дальше
Князь Александр Николаевич Голицын
Князь слыл самодуром, повесой и транжирой. Историк Михаил Иванович Пыляев писал о нем:
«Этот Голицын имел 24000 душ крестьян и громадное состояние, которые пустил прахом: частью проиграл в карты, частью потратил на неслыханное сумасбродство. Он ежедневно отпускал кучерам своим шампанское, крупными ассигнациями зажигал трубки гостей, бросал на улицу извозчикам горстями золото, чтобы они толпились у его подъезда, и прочее. Прожив таким образом состояние, он подписывал не читая векселя, на которых суммы выставлялись не буквами, а цифрами. В конце своей жизни он получал содержание от своих племянников и никогда не сожалел о своем прежнем баснословном богатстве, всегда был весел духом, а часто и навеселе».
Князя при жизни прозвали «Cosa rara», по названию известной в то время оперы (по-русски «редкая вещь» в негативном смысле!)
В жены князь Голицын выбрал себе Марию Григорьевну Вяземскую (1772-1865), молодую красавицу, за которой закрепилось прозвище Юнона, за ее красоту.
Мария Вяземская - Голицына.
Молодые поженились в 1789 году. Но совместная жизнь у них не задалась. В семейной жизни князь был деспотом, нередко бил свою жену и даже, по слухам, заставлял ее принимать участие в некоторых недозволенных вещах интимного характера. В то же время князь не жалел денег на наряды для Марии и вывозил на все балы, стремясь похвалиться перед людьми ее красотой и грацией. В обычной жизни Голицын вел себя как холостяк, кутил с друзьями, месяцами не появляясь дома. Его сумасшедшая расточительность стала легендой. Мария Голицына, предвидя неминуемое разорение, обратилась за помощью к только что вступившему на престол императору Александру I в 1801 году. Но государь отказал, и ничто не могло уже помешать Голицыну стремиться к потере материального благополучия.
Так и жил князь своей развеселой жизнью и мало обращал внимания на жену, а глубоко несчастная Мария Григорьевна, между тем, всерьез увлеклась высоким и статным красавцем графом Разумовским.
Лев Кириллович Разумовский
Лев Кириллович Разумовский был настоящий барин. Утонченный и вежливый, он жил на широкую ногу и был веселым
и гостеприимным человеком. Увлекался наукой, чтением и ценил искусство. У себя в доме одним из первых создал зимний сад, что добавляло прелести проводимым там праздникам и балам. Мария Григорьевна с тоской представляла себе, какое счастье могло ждать ее рядом с таким замечательным человеком. Но пока что рядом был тиран и грубиян Голицын.
Взаимная симпатия Льва Разумовского и Марии Голицыной вскоре переросла в любовь. Назревал крупный скандал. Однако внезапно ситуация разрешилась самым неожиданным образом.
В то время получить развод было практически невозможно. Отчаявшийся Разумовский хотел сначала вызвать князя Голицына на дуэль, но затем решил попробовать иной путь. Разумовский предложил Голицыну, страстному игроку, сыграть на большую ставку. Азартный Голицын согласился. За ночь Разумовский смог выиграть почти все состояние Голицына. Князь Голицын был в исступлении и ярости. Под утро Разумовский предложил поставить Марию Григорьевну против всего, что он выиграл за ночь. Немного поколебавшись, Голицын согласился и... снова проиграл.
Лев Кириллович забрал Марию Григорьевну, а выигрыш оставил Голицыну. Несмотря на счастье освобождения, Мария Григорьевна была оскорблена тем, что её, урожденную княжну Вяземскую, поставили на карту, как какую-нибудь крепостную девку. Об этой скандальной истории говорили во всех домах Москвы и Санкт-Петербурга. Однако, именно благодаря широкой огласке церковь посчитала недопустимым такое поругание священных уз брака со стороны мужа и без колебаний дала согласие на расторжение брака с Голицыным.
Но высший свет подверг остракизму этот новый союз. Если Разумовского еще принимали, то Мария оказалась в положении отверженной обществом, для нее вход в аристократические дома был закрыт.
По правилам того времени Мария Григорьевна не могла появляться там, куда могли прийти члены императорской семьи. А также на больших великосветских балах. Считалось, что разведённой женщине нельзя находиться в одном помещении с помазанниками Божьими. Но на помощь чете Разумовских пришел сам император Александр I. Разумовских довольно редко, но звали на маленькие семейные праздники с танцами. На один из таких праздников в доме Кочубеев неожиданно прибыл государь и, демонстративно пройдя через весь зал, пригласил Марию Григорьевну на танец. И поскольку сам император признал графиню Разумовскую достойной своего общества, у его подданных никакого другого выбора не оставалось, кроме как последовать высочайшему примеру и отныне принимать её как равную
Супруги Разумовские жили счастливо вместе до смерти Льва Кирилловича в 1818 году. Правда, Мария пристрастилась к азартным играм и спускала немалые суммы. Возможно, это был ее бунт из-за обиды. Муж смотрел сквозь пальцы на эту ее слабость и платил по счетам, благо богатство ему позволяло.
Мария Григорьевна пережила супруга почти на полвека. До последних лет жизни она ездила в Париж и на курорты, была завсегдатаем в игорных домах, уверяя, что сочетание целебных вод и азарта придаёт ей силы. По свидетельству современников она даже успела побывать в первом открывшемся в Монако игорном доме и сыграть в рулетку.
ссылка:
dnevniki.ykt.ru/%D0%94%D0%B8%D0%BD%D0%B0_%D1%80...
wiki-org.ru/wiki/Разумовская,_Мария_Григорьевна
Совершенно удивительная история!
Напоминает продажу Швейка фельдкуратом Кацем поручику Лукашу
Но Швейк был все таки литературным персонажем....
читать дальше"Недолго длилось счастье Швейка. Жестокая судьба прервала его приятельские отношения с фельдкуратом. Если до сих пор фельдкурат был личностью симпатичной, то последний его поступок сорвал с него эту маску.
Фельдкурат продал Швейка поручику Лукашу, или, точнее говоря, проиграл его в карты: так некогда продавали в России крепостных.
Произошло все это совершенно случайно. У поручика Лукаша собралась однажды теплая компания. Играли в "двадцать одно". Фельдкурат все проиграл и заявил:
- Сколько дадите мне в долг под моего денщика? Страшный болван, но фигура презанятная, нечто non plus ultra [Неповторимое (лат.)]. Ручаюсь, что такого денщика ни у кого из вас еще не было.
- Даю сто крон,- предложил поручик Лукаш.- Если до послезавтра их не вернешь, то пошлешь мне этот редкостный экземпляр. Мой денщик отвратительный тип - вечно вздыхает, пишет домой письма и при этом ворует все, что попало. Бил я его - не действует. Каждый раз при встрече получает от меня подзатыльники, но и это не помогает. Я вышиб ему два передних зуба- и это его не исправило.
- Идет,- легкомысленно согласился фельдкурат.- Послезавтра получишь или сто крон, или Швейка.
Он проиграл и эти сто крон и, опечаленный, побрел домой. Отто Кац прекрасно знал и нисколько не сомневался, что до послезавтра ему нигде денег не раздобыть и что, собственно говоря, он гнусно и вместе с тем дешево продал Швейка.
"Нужно было взять двести крон",- упрекал он себя. Садясь же в трамвай, который через несколько минут должен был довезти его до дому, он ощутил угрызения совести и почувствовал приступ сентиментальности.
"Это некрасиво с моей стороны,- думал он, звоня к себе в квартиру.- Как я теперь посмотрю в его глупые добрые глаза..."
- Милый Швейк,- сказал он, входя в комнату,- со мной нынче произошел необыкновенный случай. Мне чертовски не везло в игре. Понимаете, пошел ва-банк, на руках у меня туз, прикупаю десятку. У банкомета на руках был всего валет, и все-таки он тоже набрал до двадцати одного. Потом я несколько раз ставил на туза или на десятку, и каждый раз у банкомета было столько же. Просадил все деньги... Он замялся.
- ...и наконец проиграл вас. Взял под вас сто крон в долг, и если до послезавтра их не верну, то вы будете принадлежать уже не мне, а поручику Лукашу. Мне, право, очень жаль...
- Сто крон у меня найдется,- сказал Швейк.- Могу вам одолжить.
- Давайте их сюда,- оживился фельдкурат.- Я их сейчас же отнесу Лукашу. Мне, право, не хотелось бы с вами расстаться.
Лукаш был немало удивлен, снова увидев фельдкурата у себя.
- Пришел заплатить тебе долг,- заявил фельдкурат с победоносным видом.- Дайте-ка и мне карту.
- А ну-ка...- сказал он, когда пришла его очередь.- Всего очко перебрал,- добавил он.- Ну, значит, играю,- сказал он, когда подошел следующий круг.- Покупаю! Стоп!
- Двадцать,- объявил банкомет.
- А у меня девятнадцать,- произнес фельдкурат тихо, внося в банк последние сорок крон из сотни, которую одолжил ему Швейк, чтобы откупиться от нового рабства.
Возвращаясь домой, фельдкурат пришел к убеждению, что всему конец, что Швейка ничто не может спасти и что ему предопределено служить у поручика Лукаша.
И когда Швейк отворил ему дверь, фельдкурат сказал:
- Все напрасно, Швейк. От судьбы не уйдешь! Я проиграл и вас и ваши сто крон. Я сделал все, что только было в моих силах, но судьба сильнее меня. Она бросила вас в когти поручика Лукаша... Пришла пора нам расстаться.
- А что, сорвали банк у вас или же вы на понте продули? - спокойно спросил Швейк.- Плохо дело, когда карта не идет, но еще хуже, когда везет чересчур... Жил в Здеразе жестяник, по фамилии Вейвода, частенько игрывал в "марьяж" в трактире позади "Столетнего кафе". Однажды черт его дернул предложить: "Не перекинуться ли нам в "двадцать одно" по пяти крейцеров?" Ну, сели играть. Метал банк он. Все проиграли, банк вырос до десятки. Старик Вейвода хотел и другим дать разок выиграть и все время приговаривал: "Ну-ка, маленькая, плохонькая, сюда". Вы не можете себе представить, как ему не везло: маленькая, плохонькая не шла, да и только. Банк рос, собралась там уже сотня. Из игроков ни у кого столько не было, чтобы идти ва-банк, а Вейвода даже весь вспотел. Только и было слышна: "Маленькая, плохонькая, сюда". Игроки ставили по пятерке и все время проигрывали. Один трубочист так разошелся, что сбегал домой за деньгами, и, когда в банке было больше чем полторы сотни, пошел ва-банк. Вейвода хотел избавиться от банка и, как позже рассказывал, решил прикупать хоть до тридцати, чтобы только не выиграть, а вместо этого сразу купил два туза. Он сделал вид, будто у него ничего нет, и нарочно говорит: "Шестнадцать". А у трубочиста всего-навсего оказалось пятнадцать. Ну, разве это не невезение! Несчастный старик Вейвода побледнел, вид у него был жалкий, а вокруг уже стали поругиваться и перешептываться, что, дескать, передергивает и что его как-то раз уже били за нечистую игру, хотя на самом деле это был самый честный игрок. В банк сыпались крона за кроной. Там уже скопилось пятьсот крон. Тут и трактирщик не выдержал. У него как раз были приготовлены деньги для уплаты пивоваренному заводу. Он их вынул, подсел к столу, сперва проиграл два раза по сто крон, а потоп зажмурил глаза, перевернул стул на счастье и заявил что идет ва-банк. "Играем в открытую!" - сказал он. Старик Вейвода, кажется, все на свете отдал бы за то чтобы проиграть. Все удивились, когда ему пришла семерка и он оставил ее себе. Трактирщик ухмыльнулся в бороду - у него было двадцать одно. Старику Вейводе пришла вторая семерка, и опять он ее себе оставил "Теперь придет туз или десятка,- заметил со злорадством трактирщик.- Готов голову прозакладывать, пан Вейвода, что вам пришел капут". Все затаили дыхание. Вейвода тянет, и появляется... третья семерка. Трактирщик побледнел как полотно (это были его последние деньги) и ушел на кухню. Через минуту прибегает мальчонка,- он был у него в ученье,- кричит, чтобы мы скорей сняли трактирщика: хозяин-де весит на оконной ручке. Вынули мы его из петли, воскресили и сели играть дальше. Денег ни у кого уже не было - все деньги лежали в банке у Вейводы. А Вейвода знай свое "маленькая, плохонькая, сюда", и счастлив бы все спустить, но должен был открывать карты и выкладывать их на стол не мог он смошенничать и перебрать нарочно. Все просто обалдели от того, как ему везло. Уговорились: если не хватит наличных, играть под расписки. Игра продолжалась несколько часов, и перед старым Вейводой росли тысячи за тысячами. Трубочист был должен в банк уже больше полутора миллионов, угольщик из Здераза - около миллиона, швейцар из "Столетнего кафе"- восемьсот тысяч крон, а фельдшер - больше двух миллионов. В одной только тарелке, куда откладывали часть выигрыша для трактирщика, на клочках бумаги было более трехсот тысяч. Старик Вейвода пускался на всякие штуки: то и дело бегал в уборную и каждый раз давал за себя метать кому-нибудь другому, а когда возвращался, ему сообщали, что выиграл он и что ему пришло двадцать одно. Послали за новой колодой, но и это не помогло. Когда Вейвода останавливался на пятнадцати, у партнера было четырнадцать. Все злобно глядели на старого Вейводу, а больше всех ругался мостовщик, который всего-то-навсего выложил наличными восемь крон. Этот откровенно заявил, что человеку вроде Вейводы не место на белом свете и что такому нужно наподдать коленкой, выкинуть и утопить, как щепка. Вы не можете себе представить отчаяние старика Вейводы. Наконец ему в голову пришла идея. "Мне нужно в отхожее место,- сказал он трубочисту.- Сыграйте-ка за меня". И так, без шапки, выбежал прямо на Мыслиховую улицу за полицией, нашел патруль и сообщил, что в таком-то и таком-то трактире играют в азартные игры. Полицейские велели ему вернуться в трактир и сказали, что придут за ним следом. Когда Вейвода вернулся, ему объявили, что за это время фельдшер проиграл свыше двух миллионов, а швейцар - свыше трех. А в тарелку для трактирщика положили расписку на пятьсот тысяч. Скоро ворвались полицейские. Мостовщик крикнул: "Спасайся, кто может!" Но было уже поздно. На банк наложили арест и всех повели в полицию. Здеразский угольщик оказал сопротивление, и его увезли в "корзинке". В банке было больше чем на полмиллиарда долговых расписок и полторы тысячи крон наличными. "Ничего подобного я до сих пор не видывал,- сказал полицейский инспектор, увидя такие головокружительные суммы.- Это почище, чем в Монте-Карло". Все, кроме старика Вейводы, остались в полицейском комиссариате до утра. Вейводу, как доносчика, отпустили и обещали ему, что он получит в качестве вознаграждения законную треть конфискованного банка, свыше ста шестидесяти миллионов крон. Старик от всего этого рехнулся и утром ходил по Праге и дюжинами заказывал себе несгораемые шкафы... Вот это называется - повезло в карты!
Тут Швейк пошел варить грог. К ночи фельдкурат, которого Швейк с трудом отправил в постель, прослезился и завопил.
- Продал я тебя, дружище,- всхлипывал он,- позорно продал. Прокляни меня, ударь - стою того! Отдал я тебя на растерзание. В глаза тебе не смею взглянуть. Бей меня, кусай, уничтожь! Лучшего я не заслужил. Знаешь, кто я?
И, уткнув заплаканную физиономию в подушку, он тихим, нежным голосом протянул:
- Я последний подлец...- и уснул, словно ко дну пошел.
На другой день фельдкурат не смел поднять глаз на Швейка, рано ушел из дому и вернулся только к ночи вместе с толстым пехотинцем.
- Швейк,- сказал он, по-прежнему не глядя на Швейка,- покажите ему, где что лежит, чтобы он был в курсе дела, и научите его варить грог. Утром вы явитесь к поручику Лукашу.
Швейк со своим преемником приятно провел ночь за приготовлением грога. К утру толстый пехотинец еле держался на ногах и бурчал себе под нос невероятную смесь из разных народных песен: "Около Ходова течет водичка, наливает нам моя милая красное пиво. Гора, гора высокая, шли девушки по дорожке, на Белой горе мужичок пашет..."
- За тебя я не боюсь,- сказал Швейк.- С такими способностями ты у фельдкурата удержишься.
Итак, первое, что увидел в это утро поручик Лукаш, была честная, открытая физиономия бравого солдата Швейка, который отрапортовал:
- Честь имею доложить, господин обер-лейтенант, я - тот самый Швейк, которого господин фельдкурат проиграл в карты.
militera.lib.ru/prose/foreign/hasek/14.html
@темы: история, литература
-
-
11.03.2019 в 15:30-
-
11.03.2019 в 23:41-
-
12.03.2019 в 09:28-
-
12.03.2019 в 15:36А мог взять в опёку указом
Как Репитилова.